<8-ая книжка, 1931-1932 гг.>

О войне —

о чувстве моих состояний на выездах, в глуши, без матери, в поле (на торфу, за глухими посадками, вдалеке, молча много суток, хождение между тремя домами много лет, лишнее время в детстве, в экономии, Латное, китайцы с войны из окопов, на станции, белые известняки, жара, сердце, пустые вокзалы, горе), <нрзб. > задумчивость — задумчивость, т.е. терпение мое.

Май 1931 г. Д<ля> Жовова Д<ля> Полпашк<ина> и Борисевкина

Главное — непримиримость ко всему, т.е. к себе. Враг рода чел<овеческого> — в высшем смысле спасителя его. Последние, несуществующие еще, идеи.

Что даже массы захохотали!

Человек один, сам с собой. ...  Постройка социализма в веках... ВЦСПС... Деникин... Лето...

Опасность интервенции. Великая жара мира. Сердце с перебоями.

Борисевкин путал себя со всем пролетариатом; не знал, где он находится, а где — вся масса.

У меня личный пессимизм, а оптимизм — весь социальный.

Тоска жизни, продолжающаяся без надежды.

Баба, которая такая по характеру, что сама себе делает аборты.

Тайна проституции: единение тела предполагает единство душ, но в пр<оститу>ции настолько нет единения душ, настолько это

94

явно и страшно, что нет любви, что от удивления, от гибели, от страха — «единение душ» начинает происходить. Т<аким> о<бра-зом>, все, что доводится до ужаса, превозмогает ужас «со дна», и любовь происходит, гибель ликвидируется. Проституция м.б. прочней любви и культуры.

Втайне Борисевкин слюнявил башмаки, раз(обосрался на [трех] двухсуточном заседании, желая показать выдержку, хотя другие выходили оправляться по многу раз. У Борисевкина говно полезло даже из-за галстука.

Кот, топающий ногами.

Факты действия:

Жовов: «Я еще не старый, какие мои годы». Выражение надежды на исполнение оптимизма — не радости, а движения в утверждающем смысле.

Отчего стал Жовов такой? Что верил!

Старичишко, прозванный «фашистом». Он дрочится, физкультурник, оптимист, танцор, престидижитатор, атлет, едок, пловец etc... а дома, в одиночку, падает в обморок от измождения. Социально же он хочет быть юным героем.

Старичок радостен,— ударник, разделяет эпоху, ликует.

[Как летняя муха жужжит в провинции: ее голос и жара не изменяется, [ни в какой] как в детстве ты слышишь ее голос, как будто сам не рос, не жил. Лето, детство, плетень, солнце — и это, останется на все будущее.]

Жовов, даже болея, во всех несчастьях, чувствовал себя каким-то свежим, здоровым и спокойным. Его, еще, ничто не могло испугать, даже когда страх приближался к нему смертью,— Жовов силился испугаться, и не мог.

Шофер на шоссе Кавказа - тоже «Жовов».

Кузява зачастую путал  себя  с  пролетариатом,- свое мнение считал классовым классическим.

95

Кузяве настолько хотелось есть, что он не срал, чтобы получше использовать прошлую еду. Говно тоже есть тело человека, кроме того,— зачем его быстро тратить.

Жовова били кирпичами по голове, топтались на нем, оборачивали вверх лицом и вновь били, а Жовов лежал, мучился, но чувствовал себя здоровым и сознательным.

(Детское видение в переулке, в дождь, в 7 лет жизни, 25 лет назад, 1/4 века.) <Запись в скобках дописана позже.>

— Души нету,— говорил Жовов.

«... Зачем душа, если есть такой человек как Жовов».

Душу выдумал злой человек, чтобы сказать, что у него есть нечто хорошее тайное, а только наружи он скверный... Душа есть жульничество буржуя.

Трагедия, мука Жовова, что он хозяин, устр<оитель>, рабочий мира, но что-то мешает ему еще («Что-то» — Кузява).

Один из [основных] многих типов лже-ударника — Панченко.

Дело чести!

Сочи: гордый, несколько самовлюбленный, элегантный... Я ночевал и жил с ним в одной комнате.

Другой с Горловки: стесняющийся, но гордый — дело славы — эпоха лозунга: другой, чем Панченко <нрзб.>

Искусство должно умереть,— в том смысле, что его должно заменить нечто обыкновенно человеческое; человек может хорошо петь и без голоса, если в нем есть особый, сущий энтузиазм жизни.

«Чем наше будущее социально связано с прошлым теперь?

Эта связь все же должна быть, как бы ни было далеко, высоко наше будущее. В чем же? В чем некий «компромисс», без которого невозможен относительный синтез (смотри у Ленина). Противоречия ведь решаются «подобные», а не абсолютные. По-моему — в бюрократии».

(Речь в пригород<ном> поезде) <Запись в скобках сделана позже — другим карандашом. >

Я и Прохожий: я на действит<ельных> соц<иалистических> чувств<ах>, но еще будущих, не реальных сегодня. Он на реальных

96

полукапиталистических, задорно-ударных, но реальных. Фридман, Паровой... аппетит, танцы, ударничество, оптимизм. Но это все неизбежно, так и нужно на первой поре социализма, когда еще есть остатки капитализма, ерничества.

Стиль:

«ГЛАВНОЕ теперь Организационно подойти к проблеме некоторого УЛУЧШЕНИЯ». (Смысл весь в шрифте)

Писать надо не талантом, а «человечностью» — прямым чувством жизни.

Жовов обратился в «великого», что слишком «жив»: например, мальчик 8 лет говорит отцу про мать:

«Пойди скажи своей невесте...» Вот насколько жива действительность и мертв наш мозг. Так же и с революцией. Мы думаем, там действует прошлое, а там — будущее.

Днем — рабочий, вечером артист Трама, в беседе — культурный человек, ясный, блестящий, ночью эмоциональный любовник; и все же — это нисколько не социалист, вернее — не коммунист, это жизнерадостный жирунчик.

<Утрачена часть страницы, осталось:

Дмитлаг2-11 Филимонов>

Люди связаны между собой более глубоким чувством, чем любовь, ненависть, зло, мелочность и т.д. Они товарищи даже тогда, когда один из них явный подлец, тогда подлость его входит в состав дружбы.

Отчего это? — предыдущее?

Оттого, что человек интересен лишь с «говном» (?)

Ударничество, с одной стороны, «рабочее» вредительство, с другой,— вот форма классовой борьбы на [советских] нынешних заводах.

Ударничссво — реальная новая производ<ительная> сила (Серегин и др.— Электрод).

97

Надо организовать хлебозаготовки,— сказал рабочий с тем чувством, с каким дается [другое] самое высокое понятие.

<На обороте перевернутая запись красными чернилами, сделанная не рукой Платонова: «Тарасовка Сев. ж.д., поселок Бор (на той же стороне, где останавл<ивается> поезд из Москвы, вернуться — по направлению к Москве на 6 домов), дача Панфилова». Здесь же карандашная помета Платонова: «Игорь Сац выход за 5-10-15 <ми-нут — нрзб.>».>

Надо так до чего-нибудь доорганизоваться, чтоб жизнь вырабатывалась сама — без участия людей, а просто в силу взаимоотношения.

Тогда Жовов, не имея жилья, взял бабу, выеб ее в номерах, и номера ликвидировали, а Жовов получил комнату.

ко

Из нового мира рождается новейший. Всякое существо несколь-раз сбрасывает кожу, спускает сукровицу и т.д.— прежде чем получить постоянство.

О — Жовове: относительность все<х> физиологических функций: сна, еды, счастья, любви и т.д. Все можно претворить, все это лишь условности револ<юции>, класс<овое> творчество измен<ит> все. Здесь — главное. (Чувство на дворе).

Полпашкин (б<ывший> Борисевкин) при несчастии, настоящем несчастии, жаловался — всем жаловался с глубоким чувством — и от сочувствия людей, сочувствия, которое превозмогало, превышало его несчастие,— полнел. Горе приносило ему телесную толщину.

Дело Жовова — «обнажить» как бы людей, но вместе с тем это обнажение открытие нового существа — движение.

Сущности лица, неподвижной сущности, не дано, нет: в процессе открываются новые возможности.

[Кухарка вышла вечером рассекать воздух (гуляние).]

В конце романа Кузява во сне видит капитализм и убивает Жовова для добычи из него скелета.

98

Кузява воспринимал и действовал диалектически: наоборот. Он понял по-своему диалектику.

Образец фразы:

«Действительно не знаешь — кто в данном букете: б/хо-зяйств<енности>, б/призорности, обезличивщины etc., etc. (много), является преобладающим цветком».

Красота есть обратное понятие. Кто некрасив, тот более намучен социальным неустройством. Кто красив, те избежал<и> неустройства. Но через некрасоту можно достигнуть высшей красоты. А некрасота, это преходящее состояние человека, когда он в мучительности.

Самара, вокзал,

29/VIII/31 г.

Как народ смотрит на коллектив<изацию>?

— Ничего: косо. (Кулак)

«Революция, как доплатное письмо (когда денег нет)»

(сплетник)

Вот человек:

Такая спешка, такие темпы, такое движение строительства, радости, что человек мчится по коридору своей жизни, ничего не сознавая, живя в   полпамяти, трогая работу, не свершая ее, отмахиваясь от людей, от ума — и мчится, мчится, мчится, пропадая где-то пропадом, бесполезный, счастливый, удивительный.

Он Кузява все знал, точно жил на свете вторично.

Надо быть живым даже для того, чтобы чувствовать смерть, горе,— мертвые ничего не могут чувствовать.

Для смерти нужны живые. <Фраза дописана чернилами, очевидно, I вписана позже. >

Главнейшее*

Кошка грызет мышонка. Мышонок — особый. Люди разные. Автор — одно, герои — другое.   Разный характер, разный язык. Непохоже на меня.

99

Заблуждение (мое личное) от превратного, обывательского действия основной идеи.

Изменить весь роман. Переделать Жовова. Выбросить много страниц из начала. Переучиться к черту. Взять основн<ую> идею в соответ<ствии> с моим главным. <Вся запись сделана чернилами.>

Пусть меня из партии выгонят, но я с т. Пер<сиц> не расстанусь. — т. Персии дороже партии, оказывается.

Устраивали праздники по случаю получения паспортов, справок, воинских билетов и т.д.

Мое молодое, серьезное (смешное по форме) — останется главным по содержанию навсегда, надолго.

Очень

важно!

Серьезность Жовова, величие его, антиюродство, страшн<ая> опасность жизни, ответственность за класс.

Очень важно! Существо!!!

Сущностью, сухой струею, прямым путем надо писать. В этом мой новый путь.

Вы думаете, что я страдаю полигамией,— у меня его не было... Точно также никакого обскурантизма своей жизни я не встречал.

Я люблю вас без всякого трюизма...

Остаюсь с плеоназмом и аннотацией —

Курдюмов.

Каждый человек с детства вырабатывает себе социальную маску, чтобы гарантировать себе наибольший успех. Уже с детства человек впадает в уродство: все люди на самом деле замаскированы. Что если б человек был без маски! Как хорошо!

По утрам, по поздним ночам зажигается лампа электрич<ес-кая>, и птица, думая, что уже наступило утро, начинает петь; но свет гаснет от выключателя — еще не утро.

Упомянем еше не упомянутых. — Упомянем!

Паразиты могут паразитировать и на положительном> ходе революции. «Некоторые микробы смерти живут не только в болотах, но и в водопадах». Полпашкин, например.

100

Сон (или лучше явь-воспоминание) Полпашкина: как он получал деньги и пакеты за кулисами почты: интересны сведения от капиталистических рваческих, жадных организаций и авантюристов. Раз он получил 45 тыс. руб. за безвестную сделку.

Кости скелетов приобретаются для учета минерализации, омертвения земли, для того, чтобы капитализм погибал вместе со всей «биологией».

Очень важно!

Высшая    конкретность:    небольшое   сравн<ительно>   стр<оительст>во; борьба [Жовова] Стратилата с Полпашкиным и его саранчой. Меньше философем.

Преодолеть, простить недостатки друг друга нельзя, не имея чувства родственности.

Лучше бей меня в морду, в душу, в сердце, но не подбивай под руку.

У меня волос мягкий, как мое сердце: попробуй!

Особо Полпашкин любил средне-прекрасных женщин.

Жизнь по черному. как в избе без трубы.

— Шурубура — последний результат чччччеловечеловека

Половой на вокзале стоящим людям, просящим поскорее дать блюдо или питье:

 — В стоячку не даю.

Старику, торопившему с подачей чая: «Умираю — пить хочу». — Умирай скорей!

Очень важно!!

Все искусство заключено в том, чтобы выйти за пределы собственной головы, наполненной жалким, жидким, усталым веществом.

101

Субъективная жизнь — в объекте, в другом человеке. В этом вся тайна.

Разговор в бане: «Человек, как хуй — он сбрасывает нечистоты и производит будущее. Хуй — самое яркое выражение жизни».

Полпашкин — связан со всем коммерч<еским> миром посредством «до востребования» конспектов, каталогов и прейскурантов.

70

Машины воспитывают людей; экскаватор воспитал меня, двигатель и др.

Как хорошо было бы изобразить, создать человека, который ходит на все демонстрации — на Вандервельте кричит «фашист», ненавидит папу римского, никогда не отдыхает, верит всему, истеричный, мучительный, замученный, рвется в будущее, но сам — [непереносимый] скучный (внутри себя), пустой, мертвое орудие благотворной истории. Как хорошо! Подумай, Генри Чуев!

Может быть в Жовова — во враги ему!? <Запись сделана чернилами. >

Человек, отклоняющий от себя все опасности и погибающий, ищущий средостения среди ада и огня борьбы.

Химический человек, начиненный всеми веществами науки.

Оч<ень> важно

Самое лучшее — перейти в другого человека, в нового человека — ударника,  большевика,  в противоположность «кантианцу», «полубуржую», «пошляку себялюбия» и пр.—

в ночного мыша (вспомни — другое, совсем другое, чем ты).

Для романа моего

история учреждения —

Великое бедствие,— предприятие, завод, превращенное тоже в учреждение,— бред залов, наполненных людьми, секторами, перестройкой на ходу...

Отдел перестройки на ходу.

102

Диалектика устройства  природы  —  это не  вечное состояние.Нынешнее состояние: электрон, совпадающий с минимумом пространства, долго пребывая в таком состоянии, «в конце концов» «проест» свое отношение к пространству и вступит в синтез, в [другую] качественно другую диалектику. Это и будет «конец света», физической эпохи.

Как Полпашкин победил в одиночку солнце — в смысле того, что солнце работало, и рожь росла, а толку не было — люди ели мало и т.д.

Прокомбинировать дело. Победитель солнца в одиночку.

При социализме не будет злобы и отчаяния, но глубокое страдание останется; не будет презрения, но ненависть будет...

Предприятия, заводы — так быстро уходили, приходили в объединение, в жидкое время (расплавленное время), что для слежения за текущими заводами была учреждена штат<ная> единица, которая (единица) составляла ежедневный график наличия предприятий по объединению: приход и расход заводов.

Жовов творит все не из напряжения, не из геройства, а из необходимости,— [в] лишь с интеллигент<ской> точки зрения дело Жовова это пафос, героизм и т.д.,— а Жовов нет.

Секрет Полпашкина:

он однажды напугал зависимых немного от него людей. А дальше — он их лишь попугивал и они все больше пугались его, и удивлялись: откуда это сила у Полпашкина. А сила его из ихнего страха.

Полпашкин сам уходил со службы на службы, но таким образом, что это противоречило приказам, и после ухода за Полпашкина еще

страшно доставалось его бывшему начальству и настоящему на чальству,— Полпашкин становился страдальцем дня, делая все по своему желанию.

Чтоб истреблять целые страны, не нужно воевать, нужно так бояться соседей, так строить воен<ную> промышленность, так третировать население, так работать на военные запасы, что население все погибнет от экономически безрезультатного труда, а горы

103

продуктов, одежды, машин и снарядов останутся на месте человечества, вместо могильного холма и памятника.

Организационно-мощные контрталанты Полпашкина.

И он, мужик, вошел к ней в темноту плоти и обмер. Это было много раз, но не бывало повторенья.

Взять целое учреждение и превратить его в тип одного человека.

Контрр<еволюционер>:

 — «Сов<етская>   вл<асть>   опирается   на   приспособленческие элементы, страстно цепляющиеся за жизнь и готовые на все».

Лозунг:

«100%-ное участие работников в торжествах!» — в час с закуской пришли 12 1/2%-Тогда объявили «бедствие» — пришли 12 1/2%-Единый % «действующих». Что это такое?

Как организовали трест («пожарный»), не дали ему ни одного завода; трест побушевал, побушевал и кончился с криком отчаяния (устроил все Полпашкин).

Человек, лишенный любви, начинает жить страстями службы,— он спорит, страждет и любит в вопросах положения о «райсекторе», о «правах и обязанностях»,— и в этом исходит струя его жизни.

Человек удовлетворяется комнатой службы, наполненной людьми (Борисевкин),— он томится, любит, удовлетворяется диаграммами, уставами, чем попало, ничтожеством, скудостью, гибелью,— великий человек!

Полпашкин ходил гордо по учреждению, подняв голову,— он один узнал, что такое хозрасчет, и всем указывал на их жалкую ничтожность в важнейшем вопросе.

Настанет время, когда за элементарную ныне порядочность, за простейшую, грошовую доброту,— люди будут объявляться величайшими сердцами, гениями и т.п., настолько можно пробюрократить,

104

закомбинировать, зажульничать, замучить обыденную жизнь,— это отход, отброс от великого стр<оительст>ва, Жовова.

Смерть включена в жизнь и борьбу Жовова: он несколько раз умирал, обмирал от ударов труда и классовых врагов.

Помнишь моск<овское> туман<ное> утро: осодмильские походы, разгул...

Жовов, сделав социализм, изменился так, что оставил социализм для Полпашкина.

Чоезв<ычайно> важно...

Чр<езвычайно> важно

Жовов получается в результате — необходимости обороны страны от внешних буржуев, ликв<идации> кулаков и мелкой сочащейся, гнойной буржуазии своей (Полпашкин); в результате сопротивлений, необходимости — он не чахнет, как бывает всегда, а возрождается от напора на него смертных сил.

Надо чтоб «ебущество» Полпашкина «превратилось» в силу Жовова с другим «знаком».

«Бросовые, низкие» силы решают дело в конечном счете.

Как испуг, тронутый преступлением в одном месте, идет кругами, захватывает покаянием всех и мир погружается в трепет души и понос желудка. Стихия.

Полпашкин развертывал всякое строительство безо всего — без средств, без машин, без места, с тем, чтобы бузовать на темпах, делать политику счастья, отвлеченную, как [мистическое] мистическое небо.

Мальчик на станции Торжок: голодный, безработный (лет 8), мать его отправила из дома, в доме — ведро картошек. Ему некуда, но он весел, предприимчив, ГПУ его гонит с вокзала, он оптимистичен, жизнь — выйдет.

Оч<ень> важно

Пролетар<ский>  человек  — тов<арищ>  Ж<овова>,  которому везде радостно, он всюду наполнен впечатлениями будущего, везде,

105

где чуть будущего,— он рад, терпелив, счастлив. Великий товарищ! Заботчик бесконечный о социализме.

[Гигант.] Большое размышление

«Живущие люди» — они живут исключительно «ложн<ыми>» идеями, питают себя интимно по-другому, чем кажется.

Ж<овов> к чугуну относился, как к собственной плоти, лучше чем к своему телу.

N(Борисевкин) был рад, когда входил контролер и проверял билеты. Он предъявлял билет контролеру с наслаждением, с покоем радости своей жизни, что все у него в порядке, все благоустроено,— другие мерзавцы живут хаотично, без денег, без билетов, без выполнения директив.

В чем секрет? В том, что учрежд<ения> «ничего не делают», сознавая бесполезность большинства дел, но взаимосвязь, прослежки, страх перед неисполнением пустяка такие сильные, что все плетется мелочью, трется и тихо выходит дело. Т<ак> ч<то> учреждения полезны, но не работой, а суетой, а эта суета приводит Организационно — нрзб.> действительно работающие предприятия.

Как заплакала революция, Я и Тотик. Полпашкин травил-травил, думал — бесконечная сила перед ним, а сила заплакала, п<отому> ч<то> она живая и растущая, а не монументально-мертвая. Даже Полпашкин был стронут в своем сердце печалью и дозой сочувствия к революции.

«Надо принимать меры» — выйдет что или не выйдет: это вопрос неважный. Важно — лишь принять меры, учредить суету, за которую отвечать не нужно и не будешь отвечать, если даже меры не дадут никаких результатов.

Человек, не проявляющий чувств) никаких, и тем заслуживающий себе великий грозный авторитет. Он молчалив и знает, что чувства губят репутацию, человеческие явления суть [диалектичны] противоречат авторитету, нечеловеческие помогают ему.

Человек, который то радовался, то ужасался,— даже одновременно,— он глядел то на домну, то на ... и трепетал в противоречивом настроении.

106

Новый тип:

беспартийный, за культурную жизнь, за чистоту, за маски Осоавиахима, за здоровую советскую общественность и т.д. и т.п.,— в сущности единственно возможная буржуазная форма человека в наших условиях (инж<енеры> Антонов, Бондарчук). Сугубая беспартийность! Чистоплотность!

Идеологическая аккуратность!

Преданность!

Лишь переводя силу — жадность, гнусность, эгоизм — Полпашкина в коммунизм, можно построить коммунизм, сохранив плоть страстей в высшей форме, иначе «дух», «идея», голый «энтузиазм», чепуха. Энтузиазм истинный имеет в основе трансформацию сущей страсти жизни в будущую жизнь.

Совершенствуется не только техника производства материальн<ой> жизни, но и техника управления людьми. Не настанет ли в последнем кризиса перепроизводства, кризиса исторической безвыходности.

Психоз тружеников: что на каждого обращено беспрерывное внимание всего человечества (напр., на «передаче», в воронежской к<онто>ре, где был <нрзб.>).

Ударник есть Жовов, и ударник есть «наведенный», «индуктивный», который не по состоянию ударник, не по организму, а по со­циальной индукции, по «ажиотажу»,— объективно он ценный, субъективно — ничто.

Это чепуха уже!

Величайшая страсть заключается в стремлении к покою и вечности, к стабильности — у победившего класса. Посмотри провинцию.

И в «новом» обществе Стратилат живет несколько времени.

Человек, забывший себя и ориентировку от горя, от беды и нечистоты.

«Разрешите провести с вами несколько мгновений.

Проведите пожалуйста!

Сколько?

Да мгновения 4!»

107

Не то любить, не то подрематься пойти? — Подрематься!

Все одно и то же: прошел за шестидневку 300 км, снял виды и т.д. и т.п.— все кроме существенной любви, глубины и т.д.

Мы должны всей своей тяжестью повернуться к рабочему.

Борисевкин заклинает в одиночестве: мы уже совершили, уже вступили, уже закончили в основном и т.д.

40 голодных орущих истеричек — служащих в столовой. «Черная» и «белая» залы столовой.

Человек, возможно Борисевкин (нет — лучше другой), говорящий документально, фразами протоколов, живущий так же четко, ясно, счастливо, удивительно.

Им нравилась мучительная суета, неурядица, неустройство, пус­тошь и ничтожность их учреждения. Именно это их связывало — несчастье, грустная доля.

Человек то верит в социализм, то нет. Он в доме отдыха: он верит, он в восторге, он пишет манифест радости; в поезде сломалась рессора, пассажиры набздели,— он не верит, он ожесточается, и т.д.— и так живет.

«Государство, держащееся на чтении книг, газет» (<нрзб.> сплетня).

В Мак<едонского> офицера

Человек существо двойное — вот основа его психологии, двойное в смысле не двурушника, а, м.б., скорее анг<ела>-хранителя.

«Китайская слава»:

Китайцам (народу) не нравилось и было непонятно вначале искусство (литер<атура>, муз<ыка>, театр), но оно, искусство, страшно льстило высшему кругу и высш<ий> круг содержал это искусство, запретив остальное действит<ельное> искусство. Прошло время. Народ примирился, привык с таким искусством — и стал считать его, несмотря на непонятность, единственным искусством, единственным принципом истин<ного> чувства. Другое, народное, запрещенное искусство не могло прорваться, а прорываясь, иногда

108

уже было непонятно и непривычно народу,— он привык к другой форме, неясной, чуждой, но «необходимой», как скажем, вера в бога.

Благонамеренный единоверец.

Стратилат не только физически изменил себя, он сознание изменил и чувство,— вот существенность.

Провинц<иальная>   газета пишет лозунгом-шапкой:  «Условия т. Сталина выполнены только на 18%».

Стратилат похож на горы, на морщины и натяжения земли: не красота, а дикое напряжение, необходимость, результат борьбы.

Для «Вневойсковика»

Он-то и был занят всю жизнь истощающей действительной классовой борьбой: коридор на Псковском и др. предп<очтения>. Моя мать, «сух<ая> таранка», Ямская и др.

Важнейшее!

Стратилат живет и действует одиноко в историческом смысле. Он рационален, работает без удачи, без чуда, природа трудно подчиняется ему и ломает его. Мир у Стратилата вырывался из рук. Он в мире простых, необходимых величин — в этом его сердце. Он рад, когда у товарища даже намек на энтузиазм.

Стратилат — «неудачник» в истин<ном> смысле.

г.Фрунзе, гост<иница> «Центральная» на площади, где Дом правительства, комн<ата> 6, н<ачальни>к изыск<аний> по Чу Бондарев Конст<антин> Александрович.

тип только и нужен. (В поезде)

2 чел<овека>, один интел<лигент>,

друг<ой> - «чуйка».

Стрела прошла зигзагом и спиралью внутри моего тела и ударила в рану (в момент операции и усыпления).

109

Тема романа.

Стратилат делал коммунизм, а сделал другой мир,— ничто в обычно-пошлом, нашем злободневном смысле, а другой мир истории, другую категорию, которая могла объективно выйти, выйти из развороченных форм прошлого и субъективно-классовой воли Стратилата — не мир Келлера или мой коммунизм, но нечто исторически-прекраснее, неожиданнее, неизвестнее и действительно необходимое и простое.

Вот — основное и высшее противоречие судьбы Стратилата, романа и нашей истории.

История будет не та. что ожидают и что делают. Это и есть коммунизм.

Солнце на пять минут потухло среди лета и полдня. На небе — мрак, потом желтый свет, потом обычное солнце. Жанр в смысле действия, изменения, катастроф, а не ненарушимости природы.

«Весоизмеритель — мерило труда!!» К.Тарасов

Вглядеться в технолог<ический> процесс — страсть.

Стратилат от удара почувствовал хрящ (кусок мяса) во рту и от голода проглотил его — это было его личное, собственное мясо.

Человек устроен по настроению, как волна морская.

По утрам, при всяком пробуждении у него были приливы бешенства, он скрежетал во сне зубами, любил молоко,— он болел глистами просто. Человечество можно сделать счастливым медицинским средством: одного вылечить от глистов, другого от …, третьего от ... и т.д.

В одном месте Стратилат, изменившись туловищем, проехал без билета в поезде принятый за скотину.

АИК и ИНАК (Агро-инд<устриальный> Комб<инат>, Инд<уст-риально>-агр<арный> Комбинат). Спор. Практика. Что ставить в центре: крупорушку или домну?

Человек не перестает жить потому, что у него нет пищи, одежды, жилища.

110

Дайте ему! — он перестанет.

Кацаф! Сначала разрушает свою же организацию, а потом требует, чтобы была проведена реорганизация выгодная ему, поскольку старая (подведомственная ему же) организация не состоялась. Новый вид организационной спекуляции: финансовой спекуляции.

Изобретатель — делал электрическое учреждение, доделал же до ) того, что кипятил чай в электрической катушке,— и тем дело кончилось.

[Как дам,— дак ты из [башмаков] сапогов выскочишь!]

«В Задонск!» —

лозунг отца, крестьянский остаток души: на родину, в поле, из мастерских, где 40 лет у масла и машин прошла жизнь.

Рыли котлован под фунд<амент> клуба, нашли ветхий гроб без покойника и в нем четверть водки. Выпили. Водка была нормальная.

Мы не шкурщики.

Для вневойсковика:

Он (вн<евойскови>к) не знал, что говорить с людьми, и только, одержимый   [страстью]   привычкой   человечности,   сочувствия   и тоски, тихо спрашивал: «Ну как поживаете?» и т.д.

«Открыта подписка на Распоряжения НКМата».

Если он остался жить и не сошел с ума, то это — роскошь.

Мы знаем вместе столько, сколько каждый в отдельности, если нас разделить.

Полпашкин, работая в учреждении, действовал так, что занимался своим<и> делами, а когда кто подходил, то начинал тыкать пальцем в чертежи, говорить безумные слова и пр., а потом сразу переходил на свое дело — получался бред жизни.

111

«В этом большом, среди многочисленности населения...»

Высш<ая> трагедия: мать умирает от рака на постели, а «Лиза»-соседка грызет и оскорбляет ее день и ночь, беспомощную. Мать плачет и умирает.