<16-ая
книжка, 1937 г.>
4 км за Чудовым,
6-й дом по правой
стороне,
Анисим Марков.
Встреча с крестьянином в лесу. У него дочь — агроном,
сын — старший
слесарь etc. Но он — «против
колхозов». — Это и есть колхоз! — сказали ему.
Прыжок с парашютом.
Охмуривание жен посредством (будучи пьяным) притворства больным — малярией, тифом и т.д.
В пивной спорят каменщики-кладчики: кто больше складет. Кабак на развилке Москов<ского> и Варшав<ского> шоссе.
Шушары,
Ям-Ижоры,
Москов<ская> Славянка,
Поповка,
Саблино,
Ушаки,
Тосно.
Ночлег 24/ll
А где же София —
три почтов<ых> двор<а>?
Тосно:
хулиганство,
рассеянность...
Из-под железных полозьев искры летят. Вера — сирота
горбатая, брошенная всеми. Бег лыжников по оврагу в Ижоре.
191
Тосно
— Любань — Чудово
Хромой возчик, у
которого лошадь, как олень, разгребает ногами снег, она ищет прошлогоднюю
траву: у него ни травинки для нее.
29 к. трудодень —
потом оказалось, что это ошибка, ничего не причитается
(слова счетовода) — по балансу. Что такое?
Марков Анисим из деревни
под Чудовым: дай пустую (1/4) бутылку, я продам ее и хлеба куплю. Дал. Он
позвал в гости, хотя сам голодный и только
что откуда-то выпущен.
6 братьев — дружных,
работящих богачей... Но вот были 4 брата. Те 6 братьев для себя лишь работали,
и они были счастливы внутри своей семьи («На всех не напасешься»). И вот 4
брата, которые захотели «напастись на
всех». А у 6 братьев — младший не мог, не хотел курить без разрешения
старшего брата-«отца»: вот это интересно.
«Главспирт»
в каждой, кажется, деревне, ктр. я проехал до Чудова. В одной деревне
«Главспирт» открыт рядом с разрушенной церковью
— нехорошо.
Дома строятся, колхозы
расширяются, много ремонта, везде — новые
доски.
Шос<сейные> дороги
расчищаются наравне почти с ж.д.: через определ<енную> небольшую
дистанцию — ремонтер и дорожный мастер.
В овраге по-домашнему не выходит. Мещанство
все еще бушует — повсюду здесь.
Моя скромность
развратила ямщика — он пишет «заметки» путешественника.
Совхозы,
свинарки, силосн<ые> башни, аптеки, школы, детишки в метель, во вьюгу
идут с сумками книг.
Народ весь мой бедный и
родной. Почему, чем беднее, тем добрее. Ведь это же надо
кончать — приводить наоборот. Как радость от доброго, если он бедный?
Вспоминай |
193 |
Завтра поворот — на
Спасскую Полисть, на Новгород.
Какой здесь простой,
доверчивый, нетребовательный, терпеливый народ — и дети тоже, как ангелы.
Гусев (в Чудове) —
весовщик: «Нужно лишь копировать и копировать, больше ничего не нужно...» Семья
его рассеяна, но зато всюду по свету «Фербенксы»
— вагон<ные> и товарные — «Libr'ы» etc.,
утешающие его. Ездит, живет где попало, не жалуется — лишь бы не выгнали с
ночлега.
«Черноногая девчонка» —
дочь дворника Дома кр<естьянина> в Чудове: она и лошадей покажет куда
ставить, она и сбрую спрячет, и рассудит, и посоветует, ходит с фонарем
«Летуч<ая> мышь». Ей лет 11.
Дом кр<естьянина>
в Чудове!
26/11
Чудово — дер<евня> Любино Поле (за
Спасской Полистью)
Чайная в Д<оме>
кр<естьянина> в Чудове: девочка лет 8 больная раком; ее отец.
Колхоз в дерев<не>
Остров — на трудодни пока ничего не дали. Колх<озни>ков работоспособных
16—18 ч<еловек>, земли 1 000 га. Люди остальные разошлись. Оставшиеся
живут работой на Лесопункте (Леспромхоз). Задержив<ают> зарплату с
декабря 1936 г., некоторые не получали зарплаты еще за май 1936 г.
Работа вдобавок солнцу:
урожай сам-3, сам-4 (ячмень, пшеница); здесь считается этот урожай средним. И
при среднем ничего не пришлось на т/д. Говорят, что все отдано МТС, государству
и по др<угим> непременнным расходам. Один колх<озник> предлагал
вместо МТС (по их району) ст<анцию> лошад<ной> пахоты: сена
достаточно, работа лошадям есть и зимой — лесоразраб<отки>,
трансп<орт>, навоз вывозить, кое-где торф. В пр<ошлом> году не
вывезено по одному небольш<ому> колх<озу> несколько тыс. пу-д<ов>
навоза: лошади были, не было людей; люди ушли на заработ<ки>,
п<отому> ч<то> не хват<ает> пока средств, а средств нет
потому, что МТС (по мнению этого крест<ьянина>) дорога: керо-
195
син, дескать, дальний, земля неподходяща и т.д. Я не могу еще разобраться в этом.
Глухонемая
женщина в Острове: понимает все в жизни, верная сторонница сов<етской>
вл<асти> и колхозов — редкое существо человека по чистоте
характера и разуму.
Ее
брат — больной душой, уязвленный псих, болезнью особого рода.
Спасская
Полисть.
Любино Поле. Дети в 5—10 лет плетут лапти из лыка.
Ко-опер<атив> платит 1 р. за пару. В школу ходят не все, за отсутств<ием> одежи-обужи.
На
стене в избе картина: «Девушка [Эпохи] высшего общества эпохи
Возрождения» — Менцлера.
Народ
— святой и чистый — почти сплошь. Дерев<янные> избы с жильем на «втором
этаже».
Во всех почти избах
постояльцы, пришедшие на заработки из других
колхозов, и еще какие-то люди, живущие иногда по 1—2 года. Это, чаще, женщины, живущие у родственников.
Можно лишь догадаться, кто это такие.
Дети
усердно плетут лапти, потом тщательно делают уроки. Девочка в Любино Поле.
Лошади задохлись вдребезги. Снег — в 1 метр.
Стали на ночлег.
Трехугольник, счищающий снег.
Липовые леса д<ля> лаптей.
Раньше спичечные коробки делали — по 8 тыс.
в день.
Брак
— это не кровать, а сидят рядом муж и жена, плетут лапти на
продажу день и ночь и рассказывают друг другу сказки, воспоминания,
истории.
Отчего
так мало здесь садов и малинников. У одного есть малинник
— 10 т.н. год, доход.
В шубе — не косец,
В штанах — не ебец,
В рукавицах — не работник.
Туманная
вьюга прошла, открылось синее светлое небо — как окно или дверь в
святой просторный мир.
Подберезье — Новгород.
Я заболел.
Оч<ень>
важно
Образ
человека-крестьянина, который недоволен из боязни потерять
все более легчающую, все более достаточную жизнь,— это псих<ическое>
торможение, особого рода самозащита на предмет опасности.
День
выдачи зарплаты в Заготпункте — в Любино Поле: 200— 300—500
р., есть и пьянство, но это (зарплата) большое довольство.
Стоят
деревянные деревни в деревянных лесах.
Старые люди —
лучшие сторонники и деятели колхозов: всп<оминай> Любино
Поле, веселую, гуторливую старуху, как она в старое время по 10 тыс.
шт<ук> спичечных коробок в день клеила и думала умереть на
коробках.
Сп<асская> Полисть — маленькое
село.
Девочка-ученица Нина в
доме ночлега: лапти плетет, уроки учит,
краюшку хлеба в школу берет, на меня все смотрела непонимающими опечаленными и любопытными глазами.
Костлявая
земля.
Беременная
цыганка в Новгороде, гадавшая мне: «Против тебя казенный король, но
он тебя скоро узнает хорошо, человек ты знаменитый, и в этом году
получишь свое дело, тебя любят Маруся и Нюра. а
вредят тебе друзья на букву В и Г. Но ты никого не боишь-
197
ся, ты человек рисковый и твое слово любят,— и ты любишь рюмочку».
Она не беременная,
чего-то пришила к пузу. Но не она по мне гадала,
а я по ней.
Собор
Софии — Премудрости Божьей в Новгороде.
В гробу, в храме лежат останки шведской
принцессы «Ингель-ды» (?), «Ингриды», жены Ярослава (?), умершей
в 1050 г.! Боже мой!
Когда-то
в Софии хранились драгоценности тогдашнего русского народа. Татары не могли
достигнуть богатства из-за лесов, болот, дальности Новгорода.
Базар.
Крестьяне-колхозники в чайной Дома крестьянина.
Поборник
гигиены и культурности в новг<ородском> Доме кр<естьянина>:
показывает, как надо открывать крышку унитаза и закрывать ее
(«народ ведь такой некультурный!») и т.д. Всеобщий гнусный
образ.
Явился
человек в валенках из кислой шерсти и спросил меня:
— Ты не тот ли святой? Я
ему.
—Нет.
Он:
—
А похож... Дай мне рублик на хлеб...
Сов<етская>
власть за солнце и дожди не отвечает, она действует снизу.
Новгород
— Бронница — Зайцеве.
Ночевка. Липовая
Гора — хозяйка слепая
старуха побирушка,
собирает в
Крестцах.
б<ывший>
ссыльный портной.
До
того:
Бронница — фарф<оровый> стар<ый>
завод. Красные Станки — леспромхоз оч<ень> крупн<ый>.
198
198
д<еревня> Всячина.
Великие леса,
освещенные солнцем,
великая страна наша добрая.
Пришли слепые: 39 л<ет> женщина и мужчина лет 40—45, с усами Вильгельма, хрипл<ый> голос,
матершинник, нетерпеливый, выгнал из-за стола чел<овека>,
слепец-диктатор. Страшно.
Он живет со слепой, а у
нее от прежнего мужа, зарезанного в драке, очароват<ельная>
дев<очка> 8 л<ет> Катя — с большими глазами, в котор<ых> однако есть нечто от болезни: она тоже ослепнет позже.
Дедушка
(дочь слепая, внучка Катя)
Где деда:
слепой деспот.
И
ее миловидное обличье имело жеманность, хотя она и не помнила
белого света (ослепла 14 л<ет> от рожд<ения>).
В
этой семье слепой ведет и слепых — милых и зрячих детей и стариков.
Старик
— человечество.
Ее
зовут (слепую) Евг<ения> Егоровна.
Утро.
Рассвет. Старик чистит картошки сидит. По тракту изредка
идут автомоб<или>.
Нужно
устроить дело призрения в колхозах. Нужно в уро-ж<айные> годы
создавать резервы помощи больн<ым>, старым и несчастным.
Это великая задача.
Звезды
над темным лесом и белой, снежной землей.
Катя,
вставая:
—
Ну, долежались до белого дня! (Было 51/2 ч<асов> утра, еле брезжило.)
199
Слепой спит, обняв
кошку, всю ночь. Утром ласкает цыпленка, живущего под загнеткой; он
пищит от одиночества без слепого.
Липовая гора
- Крестцы — Киселевка.
Прощание
со слепыми. Сахар в подарок. Дорога. Конец хвойных лесов,
смешанные. Валообразная, холмистая земля. Озера, реки учащаются. Иногда
работают установки.
Крестцы.
Постоялый двор. Колхозник — погорелец. Жена и трое детей оставлены дома. Он на
заработках. Обед его со мной.
Прощание
с ним.
За
Крестцами. Быв<шая> тюрьма в Крестцах, занятая с.х. машинами,
курсами.
Увалы.
Ночлег в Киселевке.
Богатый колхоз «Объездное»: три соединенные маленькие деревни.
Богатый трудодень, до 1 кг зерна натурой. Объяснение: дружность,
усердие в работе, у всех по 1 личной корове, у всех
единоличн<ые> огороды (это как резервы), обновлен весь инвентарь
колхоза, выкопана вся картошка, собрано все сено и т.д. Своя фабрика (токарная
по дереву, 6 станков, идет водой, делает «пеналы» — цилиндрики из дерева,
вероятно, для нужд санитарии, обороны и
т.д.). Эта фабрика, как побочный промысел, создает чрезвычайно устойчивый
бюджет колхозу. Ф<аб-ри>ку они думают
расширять. В соседних колхозах есть невыкопанная картошка, не
обработаны личные огороды,
должны много банку и т.д. Этот же колхоз два года уже живет с
активным сальдо на балансе.
В
Крестцах на постоялом дворе. Молодая женщ<ина>, 3 детей, муж осужден на 4
года за убийство. Она приехала в очередь за мануфактурой.
Хозяйка-старуха ночлега.
Раскосая. Видит сразу две стороны, кто
сколько берет сахару, кто сколько ест. Изо рта смрад скаредности, два зуба.
В районе Крестцов «строчки гонят» — вышивают по полотну.
Старик-колхозник
говорит, что нравственность в деревне ослабела, от этого одно из наибольших зол и
тормозов для развития колхозов.
200
Мн<огие>
колхозники (Киселевка и др.) кормятся весь год хлебом с усадебной земли, отсюда же и
овощ и пр., а трудодни идут, по существу, на зажиточность, на
обзаведение дома и т.д.
Крестцы, Валдай, прочие — пустые городки, еще нет
настоящ<его> занятия людям, нет промышл<енности>.
Почему
колхозы не занимаются рыбн<ым> хоз<яйством>, рыболовством
— в этой стране озер,— почему этим занимается только трест, «треск» —
к<а>к говорят крестьяне.
Земля отощала: много лет
не хватало навоза. Теперь надо наверстывать.
Валдай:
«Межрайонная
база по прокату театр<ального> имущества».
в
Валдае
В
хороший ресторан приходят нищие, топчутся, волнуются, им говорят: «Садитесь на
место, вас обслуживают». Они пришли обедать из-за хлеба, только.
Женщины
тяжелого поведения.
Киселевка — Яжелбицы — Валдай — Едрово.
Яжелбицы — большое село в нижн<ей>
долине. Затем
Валдай — городок. Почта. На почте
чел<овек>-чинов-н<ик>,
выжимающий из себя всю энергию до последней домашней
картошки.
После
Валдая — долгие леса без деревень (в противоположность <тому,> что было
до Валдая).
И
Едрово — большое село. Ст<анция> ж.д. Кабачок. Ночлег у мелк<ого>
чин<овника> прошлого века, высланного, по-моему, из Л<енин>града.
Мальчик
трогает снег и говорит: когда ж ты растаешь, чтоб хлебу
было тепло вырастать!
Едрово
— Хотилово.
201
Облака на чистом, голубом небе, как
перья, остатки крыльев исчезнувших,
улетевших птиц.
От
Едр<ово> до Хотилово много заколоченных изб.
Новостройки
сосут из колхозов рабсилу.
Точные (сверхточные) часы суть единым,
одновременным радиоимпульсом толкаемые из точек точности (напр., обсерватории
времени или мер и веса).
Вот схема:
<схема
>
Лен, по мнению некот<орых>
колхозн<иков> Хотилово, мешает их изобилию. Если б меньше льна, а больше
хлеба, то трудодень бы вырос и само время сева, уборки распределилось бы
выгодней: а то, когда нужно хлебом заниматься, нужно льном.
В соседнем колхозе льна мало, так там
трудодень обошелся в 4 кг, а тут 1 кг. Так они объясняют. Земля в обоих
колхозах одинакова, размер колхозов тоже приблизительно одинаков.
Наш хозяин (на ночлеге) 4 года беспрерывно на одной и той же лошади возит
навоз со скотного двора без выходных. Лошадь, отпряженная, идет сама в общую
конюшню — за 1 км по селу. Она прикрепленная к одному человеку, к нему.
«Для животного
ничего нельзя жалеть!»
Он умом своим был недовольный. (Полоумный)
Серп применять на уборке нипочем,
принципиально не разрешается. Но есть такие поля, где «серебряная» рожь
(200—300 п/га) наполовину осыпается, когда ее косят косами. Именно серп,
увеличив несколько рабсилу, сбережет десятки пуд<ов> зерна на гектарах.
Ведь в Хотилове, благодаря запрещению серпов, рожь сыпалась градом на землю.
«Советская власть знает, как телят поить»,— говорит
мол<одая> колхозница старой.
203
Сейчас
предприятие заключает договор с колхозом и платит зарплату
колхозу из расчета: 20—50% колхозу, остальные работавшему колхознику.
Но предприятие задерживает выплату колхозу, а колхоз,
получив деньги, задерживает колхознику — две задерживающие
инстанции. Это не нужно. Нужно, чтобы предприятие выплачивало
деньги непосредств<енно> колхозн<ику> (его долю) и колхозу
(его долю).
Трудодни
отменить. Это дополнительная розница, разрыв между город<ом> и
деревней, промышлен<ностью> и колхозом. Нужна зарплата ежемесячная
(натурой лишь при желании колхозников, деньгам<и>,
как правило). Все равно ведь существуют авансы и пр. выдачи — скрытые формы зарплаты. И
колхозн<икам> трудно жить в
быту, получая зарплату как бы раз в году. Это же обстоятельство рассасывает рабсилу в колхозах — на
промышленность и пр.
А в
некотор<ых> колхозах есть подсобн<ые> пром<ышленные> предприятия,
создающие хорошие условия для регулирования (равномерного) годового
равномерного расхода.
Нет еще заботы в колхозах о быте
колхозников, о его доме. Шура — ученица педагог<ического>
техникума в Бологом.
Пьянство денатуратом и пр.
Нужно
в десять раз усилить культуру сердца и ума.
Добро
в человеке живет еще по инерции. Но надо уже добавлять его
теперь же, а то иссякнет. В молодежи оно (добро) от молодости,
а не от благоприобретенных запасов.
Уменьшить поскорее
давление нужды о хлебе насущном. Это съедает
человека, хотя и делает его каким-то фатально-спокойно-кротким.
6/III
Хотилово — В<ышний> Волочек — Дворики
(50 км не доезжая до Торжка)
В
колхозы (все виденные мною) дают сейчас все, что они не потребуют:
семена, ссуду (деньги), машины, зап<асные> части, плем<енной>
скот, удобр<ения>, прод<овольственную> ссуду (если — она
потребовалась) и т.д.
|
Сын и отец в Хотилове:
отец — кроткий, а сын рвет и мечет. Что отец
ни начнет говорить, сын подымает то на смех: «Замолчи, отец, ты ничего не понимаешь: какая там
жел<езная> дорога, там шоссейная
будет» — и т.д.
А
мать боится и покоит, балует сына.
В
путешествии мы всегда «варили топор» — по-солдатски, почти
с неизменным успехом.
Почему
за Новгородом к В<ышнему> Волочку есть заколоченные
избы?
В
колх<озах> есть «дорогие» работы и есть «дешевые». Это указывает на неправильные
нормы выработки и приносит большой вред,
т.к. и «дешевые» работы необходимы и обуславливают весь успех колхоза.
Девушки
ходят по деревне и песни поют, они останавливаются около
избы и поют:
— Полюшка Ванюшку
любит,— или наоборот:
—
Не любит, не любит.
Так
розыгрыш и сплетня, личное делается общим.
Хозяйка
ночлега — дочь алкоголических родителей и прародителей.
Дворики
— Выдропужск — Торжок — Думново
Нктр.
и единоличн<ики> и колхозн<ики> вдруг садятся на печку и ничего не
делают по нескольку дней, и бабы их оттуда сгоняют чаплями, но до
времени — безуспешно.
Сверчки
по зимам перебираются в избы и поют, как летом,— во вьюги.
«Лошади
ваши просторные».
По
мнению хороших колхозн<иков> — люди разленились: пусть,
деск<ать>, все валится и сыплется... «Мужики на одном табаке
разоряют колхоз».
206
Как пердел старик в Думнове — вся изба проснулась, бабка перекрестилась.
В колхозе никому не пыльно живется. Думново — Медное — Тверь
Измер<ение> труда:
—
А он тяжести что ль подымает? (сказ<ала> старуха, узнав, что чел<овек>
получает 20 р. в день).
Старикам
в колхозах нравится еще и потому, что им физически гораздо
легче, чем если бы они были единоличниками.
Торжок,
торгов<ые> ряды, старое торжище...
Назв<ания>
статей в стенгазете: «Некрасивый поступок», «Нечестно», «Не вполне
нормально»...
Дом крест<ьянина>
в Калинине — «регистратура», вечером и ночью
ночлежка, любовь бродяг и нищих, милиционер вяло выпроваживает народ, но
и милиционер тронут обилием бесприютного народа.
Бледный
парень, устраивающий товарища на ночлег и не могущий устроить
товарища у родителей, расстроенный и разбитый.
Тверь
— Городня
Ночлег. Заключенные.
Уход с ночлега из-за шибздика хозяина — уход
от погорельцев. Новый ночлег.
Николай
и Василий — два брата, святые, добрые и беспомощные. Их сестра.
Грузин — заключенный. Начальник финчасти и отношение к нему, как
к ученому.
Печь была холодная, и
мои чулки хозяйка спрятала сушиться себе
под подушку.
Заика в Городне.
О сердце, сокровище моего горя!
207
|
Городня — Клин Ночлег
у мещанина. Вокзал. Паровозы.
Клин — Черная Грязь
Плотники. Председатель сельсовета.
Хозяин-сапожник. Память о Пушкине.
Пред<седатель> просит у района денег на
памятник в Ч<ерной> Грязи.
Черная грязь
— Москва
Все. Прощай, дорога!
Всякий человек доступен и «победим».
Бабы в одной деревне
— нерожающие сплошь, после того, как надорвались на полевых
работах без мужиков в 1914—17 гг.
Моя
жизнь напрасно прошла: муж, свекровь.
Есть отвыкли еще в 1921 году, да так и не привыкли: мало
едят.
208