Сталин был искренен и когда говорил, что кадры решают все, и когда говорил, что надо создавать новые кадры. Его вежливые следователи умели — учились — вдруг становиться зверьми. Переход человека из одного в другого происходит гораздо чаще чем мы думаем; удовольствие от смены лиц многих развлекает, пусть это не кажется нам невероятным. Простой человек «из народа» (о каком Достоевский говорил, что боится его гораздо больше чем сложного) бывает одним, и потом, когда становится другим, конечно замечает, что он уже не тот, но продолжает уверенно говорить я или мы, которое вставляется не напрасно. Сложный человек («интеллигент», «сознательный», «самокритичный», «копающийся в себе») страдает как Достоевский или умирает как Гоголь и по крайней мере завел на себя досье и ведет себе счет; хорошо бы исхитриться сказать это местоимение во множественном числе: ведет счет себем, собоим, которыми он в разное время бывает. Простой этим себе учет не ведет, он спокойно вкладывает себя в ту колею, в которую повернула его жизнь. # Об этом страшно говорить, но человеку слишком просто быть простым, т.е. сейчас одним, через час другим при перемене ветра, или даже сейчас одним с теми и другим с этими. Даже просто завести на себя дело и замечать изменения себя — уже трудное и неблагодарное начинание. Страшны по-настоящему никогда не те люди, которые сорвались и не владеют собой, — значит они заметили или заметят себя, — а «естественные» и всегда просто такие какие они есть, т.е. разные. («Узнай себя»)

      Дно мира всегда отчаяние, и предоставленный само­му себе он ни в какое другое место осесть не может. По­чти не нужно оговариваться, что мир это конечно не при­рода, а что-то совсем иное. Мир не столько очерчен злом и темнотой, сколько завороженно прикован к ним. Мир это всякое сознание, не вынесшее раздирающей неувяз­ки между своим замыслом и своим состоянием, прими­рившееся со своим положением, когда ему хотелось бы, чтобы оно было иным. («Отдельные записи и отрывки…» фрагмент II)

      ...Сегодня были в МТЮЗе, и я сравнивал с собой. Пошлое, грязное, уличное громко звучит у актеров — как правда — сквозь обветшалую ткань сказки Бажова. Не дай Бог, чтобы у меня так было — но отчасти так есть! я даю улице говорить! Моя улица, правда, другая. На ней ужас и отчаяние, но и тайна и чуточка надежды. (Из дневников и писем. 2.11.91)

      К читателям и будущим корректорам я обращаюсь с просьбой не считать мою пунктуацию небрежной. Она продумана, имеет правила, среди которых избежание пунктуационного сора, подчинение запятой мысли, а не синтаксическому анализу. Я во многом обязан новой нормой замечательному русисту Вардану Айрапетяну (теперь [2003] лауреату премии Андрея Белого), с которым вместе мы заметили, как принудительная пунктуация помогает дать волю потокам слов.

1994 Из «Вступления» к кн. «Другое начало» (СПб., 2003)

      Наша пунктуация сначала может показаться непривычной. Она почти та же что в оригинале, но здесь причина не подражание, а снятие оков казенной «грамматики», дающее везде одинаковый эффект. «Правила расстановки знаков препинания» сочинены в отечественной канцелярии и затвержены редакторами и корректорами тем прочнее, чем дальше эти люди от письма. «Примеры» из литературы, на которые унификаторы любят ссылаться, выписаны на деле из советских источников, где классики, в первую очередь Пушкин и Толстой, даже для «критических изданий» жестко подправлены, и прежде всего в пунктуации, которая у мастеров слова свободна и дирижирует речью подобно античным «частицам». Осмелиться на то, чтобы превратить знаки препинания в настоящую пунктуацию, нам помог наш редактор, замечательный русист Вардан Айрапетян (см. его «Герменевтические подступы к русскому слову», М., 1992).

Из «Примечаний переводчика» к переводу «Бытия и времени» М. Хайдеггера (1997 г.)

      (Первая запись о Лосеве) 10.11.1964. Разбираем фразу He philia agkyra estin en tei atykhiai, дружба якорь в несчастье. Atykhia, объясняет А.Ф., это немилость у богини судьбы Tykhe; а tykhe – это просто случай. Греки философы и мыслители, римляне завоеватели, юристы. У римлян для обозначения любви только amor. У греков – he philia, дружба; ho eros, любовь нежная; he agape, любовь братская; he storge, любовь родительская. Тут душевное богатство. А у римлян главное – дисциплина, строй. Сидит в Риме император и командует людьми, которые живут за 10 000 километров от него, – это вот римляне любили.

      (23.9.1971.) Английские энциклопедии. Сколько раз ни заглядывал, там всё есть, причем всё самое точное. Русский мужик энциклопедии составлять не горазд. Во-первых, напьется, убьет, его сошлют. Потом возьмут на поруки. Потом он вспомнил: я же словарь составляю. Пишет. Но еще словник не готов. Тут его опять сослали. Потом — котлы сняли, холодно. Выпить надо. И так лет на сто. Style russe.

      (19.1.1973) (...) Моя церковь внутрь ушла. Я свое дело сделал, делайте вы теперь свое дело, кто помоложе. Я вынес весь сталинизм, с первой секунды до последней на своих плечах. Каждую лекцию начинал и кончал цитатами о Сталине[1]. Участвовал в кружках, общественником был, агитировал. Все за Марра – и я за Марра. А потом осуждал марризм, а то не останешься профессором. Конечно, с точки зрения мировой истории что такое профессор. Но я думал, что если в концлагерь, то я буду еще меньше иметь… А сейчас – мне всё равно. Нация доносчиков, будьте доносчиками или нет – мне всё равно. Вынес весь сталинизм как представитель гуманитарных наук. Это не то что физики или математики, которые цинично поплевывали.
[1] - В доме Лосева я видел старые тетради с хвалебными посланиями Сталину на древнегреческом языке

      4.2.1973. (...) Я тебе должен сказать, что твои материалы – превосходные[1]. (…) Но твою конъектуру [2] не поймут. Это в филологическом смысле может быть только хорошо, а для понимания Николая Кузанского лучше было бы допущение, предположение. Я бы писал допущение, Annahme. Кроме прямых чувственных заключений мы оперируем целым разрядом вещей, о которых нельзя сказать, есть они или нет.
[1] - Кажется, для двухтомника ренессансной эстетики под ред. Шестакова
[2] - Термин Николая Кузанского. Я заменил его на предположение.